– Зачем ты открыла окно? Достаточно было и форточки. Сейчас ведь уже не лето. Холодно.

Она некоторое время смотрела на него тупым недвижным взглядом, словно не понимала смысла сказанного. Потом разомкнула губы, с заметным усилием ответила:

– Я не открывала. Думала, это ты. Проснулась, а оно нараспашку. И не стала закрывать. – Маруся вздохнула и повторила: – Думала, это ты.

– Ладно, забудь. – Руслану больше не хотелось продолжать этот псевдоразговор. Не беседа, а какое-то бессмысленное подобие. Ни смысла, ни интереса, ни необходимости. Не общение, а птичий клёкот. Или лягушачье кваканье: так же пусто, не важно, не нужно. Он точно знал, что не открывал окна, а жена, видимо, просто забыла. Она сейчас многое забывала, путала, не замечала. К чему об этом говорить?

Маруся раскрыла глаза в густой темноте и сразу поняла, что Руслана нет рядом. Она была одна в их огромной кровати. Повела глазами влево: на электронном циферблате зелёным огнем горели цифры, показывая половину второго ночи. В комнате снова было холодно: наверное, окно опять открыто. Руслан ушёл. Но куда? Почему без неё? Она привыкла, что в последнее время днём муж всегда старался уйти из дома: отправлялся на задний двор, занимался строительством, уезжал по делам. Маруся понимала его желание отвлечься, смутно сознавала, что он бежит от неё, от того, какой она стала, но не обижалась. И не могла сделать над собой усилие, чтобы попытаться вернуть их близость.

Однако ночами Руслан неизменно был здесь, в этой комнате. Она чувствовала его прикосновения, слышала сонное дыхание. Но только не теперь. Она резко села в кровати, отбросила в сторону согретое теплом её тела одеяло и спустила ноги на пол. Протянула руку, нашарила на стене клавишу выключателя и зажгла свет. Лёгкая тюлевая занавеска пузырилась и вздувалась: так и есть, окно распахнуто. Маруся подошла к нему, захлопнула створки, задёрнула плотные тёмные шторы и растерянно огляделась, словно видела эту комнату впервые.

Из головы не шёл неприятный сон, который она только что видела.

Ей снилось, будто у неё во рту крошатся зубы. Она вытаскивает их один за другим, по кусочкам. Выламывает из сведённых судорогой челюстей. Все руки в крови, солёная жидкость наполняет рот, стекает по пальцам, ручьём сочится по подбородку.

Потом картинка внезапно меняется. Рядом – мама. Но их словно разделяет толстое глухое стекло. Мать что-то говорит, даже кричит, нервно размахивает руками, тычет куда-то пальцем. Маруся силится расслышать мамины слова, но никак не может понять, чего от неё хотят. Ольга Петровна сердится, хмурится, она расстроена тем, что до дочери не доходит смысл её слов и жестов. Неожиданно за маминой спиной возникает Алиска. Девочка, наоборот, ничего не говорит Марусе. Молчит и смотрит. Укоризненно, грустно и почему-то жалостливо.

Обычно сны стирались из памяти сразу же, стоило ей открыть глаза. Однако недавние видения, чёткие, ярко прорисованные, и не думали таять и пропадать. Они были настолько реальны, что Маруся машинально пощупала языком зубы: проверила, все ли на месте. На самом деле она никогда не придавала сновидениям большого значения. Не пыталась толковать их в духе Фрейда, не прогнозировала по ним будущего, не читала сонников. Был, правда, в её жизни один случай, который можно считать исключением из этого правила.

Её бабушка, мамина мама, увидела во сне, что ей предстоит умереть. Евдокии Васильевне к тому моменту исполнилось восемьдесят девять, но она была на удивление крепкой и бодрой. Без устали возилась по хозяйству, окучивала картошку в огороде, ухаживала за своими любимыми пионами и флоксами.

Уникальная, кстати, была женщина. Решительная, хлёсткая, справедливая. Дочь, Ольга Петровна, уж на что нравная, с характером, но, по её собственным словам, против матери не тянула. Евдокия Васильевна говорила тихо, но так, что все её слышали и слушали. Одним-единственным словом могла припечатать – самые голосистые умолкали. Никогда в жизни ничем не болела, кроме тифа – после революции. Не выпила ни одной таблетки, ни разу не была в поликлинике.

Мужчины по ней в молодости с ума сходили, она и в восемьдесят с лишним оставалась красавицей. А как овдовела в тридцать лет, так больше замуж и не выходила, потому что «муж у честной женщины может быть только один», и точка. Королевская осанка, отличная память, светлый ум, великолепное для почтенных лет зрение: очки надевала, только чтобы почитать. Читала, кстати, весьма избирательно: Библию, Евангелие, жития святых и Есенина. Больше из «мирских» не признавала никого. А этого поэта считала «ясным», Божьим человеком и повесила его портрет возле кровати.

За три дня до смерти бабушка вышла к завтраку позже обычного. Она всегда вставала самая первая, в пять утра, но в тот раз восьмилетняя Маруся уже сидела за столом и завтракала перед тем, как уйти в школу. Рядом сидели Маша, Миша и Мотя, мама жарила что-то на большой чугунной сковородке.

Маруся не помнила подробностей, в память запало лишь то, как бабушка появилась в дверях и буднично произнесла: «Оля, сегодня надо будет смертное моё из шкафа достать. Посмотреть, всё ли на месте, чтоб попусту не суетиться. Уйду я к пятнице-то». Мама как стояла, так и рухнула на стул возле плиты, и лицо стало белое, как мука для пасхальных пирогов.

Позже бабушка рассказала, что видела сон. Будто бы за ней пришла её собственная мать, закутала в шаль, как маленькую, взяла за руку и повела за собой. Сказала, что теперь они вместе станут жить в другом доме. Там её и Коля давно ждёт, муж.

Как Евдокия Васильевна предсказала, так и вышло: умерла она тихо, легко, и в пятницу её тело лежало в гробу в большой комнате. А сама она, наверное, уже была в новом доме, радовалась встрече с мамой, Николаем и всеми, кто ушёл прежде…

Так что просто отмахнуться от сегодняшнего сна всё-таки не получалось – он гвоздём засел в сознании. Мама что-то хотела сказать ей. Предупредить о чём-то. Куда она всё время указывала? Может, пыталась показать, куда подевался Руслан?

Маруся помнила, что после ужина убрала со стола, вымыла посуду и пошла сюда, в спальню, прилегла на кровать. Хотела просто подремать полчасика, даже брюки с футболкой не сняла. Так и забралась под одеяло, не раздеваясь. Да видно, заснула. Получается, мужа нет дома уже несколько часов.

Она похолодела: страх, что с ним тоже может что-то случиться, на мгновение парализовал её.

Любовь к Руслану с первого дня была настолько всеобъемлющей, так прочно вошла в плоть и кровь, что остаться без него было равносильно тому, чтобы перестать дышать. Она всегда знала: если Руслан умрёт или оставит её, ей этого не вынести. Гибель единственной дочери подкосила Марусю. Смерть мужа стала бы концом всего. В голове всплыла мысль: если с ним что-то случится, она не станет жить. Есть много способов прекратить ненужное существование. Она просто воспользуется ими. И от этого стало чуть легче.

Женщина перевела дыхание и вышла из комнаты. Надо обойти дом: возможно, он просто заснул в гостиной, перед телевизором. Она поочерёдно заглянула во все комнаты, однако мужа нигде не было. Включила уличное освещение, вышла во двор, подошла к воротам и увидела, что машины тоже нет. Значит, всё-таки куда-то уехал. Эта мысль привела Марусю в чувство. Она внезапно поняла, что хотела сказать ей мать: вернуть Алису никому не под силу, но если она будет продолжать вести себя по-прежнему, замкнувшись, погрузившись в свои переживания, то потеряет ещё и мужа.